Меч Господа нашего-2 [СИ] - Александр Афанасьев

— Чертовски вовремя! Там четыре танка сожгли, мы никак не можем прорваться! У меня два человека туда ушли!

— Четыре танка?

— Там где-то ваши! Танкисты! Держат оборону!

— Черт… Сколько вас?

— Полтора отделения…

— Сможешь нас прикрыть?

— Смогу! Маневрируй осторожнее! По левую руку — больница, ее не бомбили, там наверняка муджики! Примерно на десять — мечеть, сильный узел сопротивления.

— Принято! А ты рот не закрывай! Моя пушка больно бабахает!

— Дай пять минут и двигайся вперед!

В этот момент — сотосорокамиллиметровое орудие экспериментальной Меркавы-5 выстрелило, да так что у Шамира дыхание перехватило.

— Черт побери! Пять минут, хорошо?!

Прибытие танков, да еще таких — сломило активное сопротивление боевиков, по крайней мере на первой линии. Головная Меркава несколькими выстрелами своего орудия чудовищного гаубичного калибра — проломила оборону палестинцев, каждый такой осколочно — фугасный снаряд сносил дом напрочь. Пущенный управляемый снаряд — отразила новейшая модификация системы активной защиты — да и в фас Меркава очень устойчива к попаданиям. В профиль — не давали подобраться стрелки — остатки спасательной команды, простреливавшие развалины да пехотинцы, высадившиеся из бронетранспортеров.

Наконец, они увидели стоящую на пустыре Меркаву с открытыми люками и чуть дальше — еще одну.

— Выстрел!

Сразу два комка пламени, зародившись где-то впереди, летят к Меркаве.

— Ложись! Срабатывает активная защита, непонятно, насколько эффективно — но, по крайней мере, танк еще на ходу. Их окатывает волной горячего воздуха, танк бьет из обоих пулеметов и снова добавляет из пушки.

— Назад! Отойти назад, сейчас подойдут вертолеты!

Когда Миша пришел в себя — он понял, что лежит на земляном полу в каком-то то ли блиндаже, то ли еще где… нет, не блиндаж, слишком все хорошо построено, явно строили профессиональные строители, причем гражданские. Потолки два с лишним метра… а вон там и светильник. Неработающий… но оно и понятно, что сейчас будет работать. Светил американский гелевый туристический фонарь, его свет был каким-то блеклым, потусторонним…

Он попытался перевернуться — и удар ноги не дал это сделать. Со всех сторон заржали, заговорили на разных языках. Потом — его осветил сильный луч фонаря, пригвоздив к полу…

Так и есть… плен. Судьба… только русские верят в судьбу, остальные не верят. Все-таки догнала, тварь такая, попал… не здесь так там…

Он попытался присесть — и получил несколько новых ударов, но все-таки сделал, что хотел. И его ненависть — не уступала ненависти этих. Бородатых, вонючих, столпившихся вокруг него и подбадривающих друг друга яростными криками. Они боялись белых и боялись израильтян, и они не просто так собрались здесь — они собрались здесь, чтобы понять, и увидеть, что их враг тоже боится. Что их враг — тоже смертен.

А Миша ненавидел их за то, что они — чужие — пришли на землю, которая и его земля тоже. Ведь если он родился на этой земле — разве частичка ее не принадлежит ему? Его родители приехали сюда, им дали землю, не знавшую ни лопаты, ни мотыги, ни плуга — они пришли на голые камни, на холмы и скалы. И его отец — раскорчевывал эту землю, поливал ее своим потом, ежедневными трудами своими зарабатывал право считать ее своей. Он построил дом и посадил сад, он никогда не нападал на соседей за то, что они не такие как он — почему эта земля не должна быть его? А вот что посадили на этой земле фанатичные бородачи, пришедшие из-за стены. Что они посеяли кроме ненависти?

Это была его земля. Его самого, его отца и его детей. Они отняли ее, щедро полив кровью — и он не собирался этого прощать.

Никому. Тем более им.

Итак — он сидел и смотрел на них, и в его взгляде была такая ненависть, что даже эти не осмеливались его бить. А потом — они расступились и дали дорогу и перед ним встали четверо. Трое бородатые, один к тому же лысый и с каким-то кинжалом. Один с кинокамерой, которая немедленно уставилась бездушным зрачком на него.

— Амир Абиддула спрашивает — заговорил на ломаном русском этот лысый с кинжалом — тебя зовут Михаил. Ты русист?

Знают, гады.

— Я солдат. Израильский солдат.

— Амир Абиддула спрашивает, зачем ты пришел на землю палестинского народа, что тебе здесь нужно?

— Это моя земля. Я жил здесь с отцом. Я поселенец и солдат. Это он пришел на мою землю, на земле принадлежащую мне.

Вокруг — как пчелиный рой загудел, но ударить еще раз — так никто и не решился.

— Амир Абиддула спрашивает, сколько яхудов[27] из вашей банды отправилось в ад сегодня ночью…

— Скажи ему, сколько бы ни было, другие за них отомстят. Мы пришли и уже не уйдем.

— Амир Абиддула спрашивает, знаешь ли ты, что мятеж в исламском эмирате Египет подавлен и сейчас все мусульмане пойдут на яхудов войной? Нам немного осталось продержаться.

— Скажи амиру — вам немного осталось жить.

— Амир Абиддула спрашивает, знаешь ли ты, что мы отрезали голову твоему другу и танкистам, которых вы шли спасать? То же самое ждет всех вас и ваши семьи.

— Скажи ему, что мы отомстим за всех, кого вы убили.

Амир коротко переговорил с другим боевиком, на это время камеру выключили. Потом опять включили.

— Амир Абиддула восхищен твоей дерзостью и верностью долгу. Он предлагает тебе дават.[28] Если ты примешь истинную веру и станешь нашим братом — тебя не убьют. Ты сможешь обратиться к другим яхудам с призывом принимать дават и переходить в истинную веру, опасаясь адского огня. Потом тебя морем переправят в один из исламских эмиратов, где ты сможешь познать всю сокровенную мудрость Корана

Миша хотел сплюнуть на пол — но попало на грудь

— Скажи ему, если ему так нравится, пусть дает сам, сын свиньи.

Разъяренный амир что-то крикнул — и исламисты бросились на него, сталкиваясь и мешая друг другу. Последнее, что он увидел — это гранаты на поясе чеченца — переводчика.

Два Сарафа — израильский вариант АН-64 Апач — подошли через несколько минут, танкисты только успели поставить машины так, чтобы принимать возможные выстрелы из РПГ и противотанковыми ракетами в лоб, там, где наиболее сильная броня и двигатель. Пехотинцы — заняли близлежащие дома, в одном нашли следы ожесточенного боя, оплавленную израильскую каску, большое количество гильз…

Два вертолета… командование оторвало их буквально с кровью, израильские войска перешли в наступление на Синае — зашли с востока, поливая землю огнем автоматических пушек и градом 2,75 дюймовых ракет Гидра-70. Палестинская оборона буквально взорвалась огнем — но вести огонь по вертолетам мешали танки и израильские снайперы, занявшие позиции на верхних этажах полуразрушенных домов — а сами вертолеты не приближались, вели огонь с предельной дистанции. Отработав по линии обороны ХАМАСа — они развернулись и ушли назад, на полевой аэродром, а израильтяне пошли вперед, проламывая огнем и броней эшелонированную оборону палестинцев…

Взрыв был неожиданным и страшным. Только что они шли вперед… прикрываясь бронированной тушей танка и вдруг… долбануло так, что в глазах потемнело. Сам Шамир — не раз оказывался рядом с местом взрыва — но такое было для него впервые. Он был готов поклясться, что разрывом танк весом под семьдесят тонн подбросило в воздух.

Что было потом — он уже не помнил…

Шамир пришел в себя в полевом госпитале, который устроили прямо в развалинах. Голова не болело, было такое ощущение… как гул в голове. Сама голова — пустая — пустая и кажется, что вот — вот полетишь…

Он с трудом поднялся. Рядом лежал танкист, тот самый, командир головного. Живой.

Шамир потряс его за плечо.

— А…

Танкист повернулся, под глазами у него были черные, налитые кровью круги — симптом сотрясения мозга.

— Все целы? — прокаркал Шамир

— Мои все… — голос танкиста пробивался как через слой мокрой ваты — отвоевались, в общем. Танк на ремонт. Килограммов сто рвануло, не меньше…

— А мои…

Танкист продолжал говорить — и вдруг Шамир понял, что он слышит еще хуже, чем он. Да, изрядно долбануло…

— Хреново все. Нас перенаправили сюда с Синая. Одну роту. Ребята сейчас там, а я вот… валяюсь тут. Хреново все…

Шамир снова потряс его за плечо, привлекая внимание

— А?

— Больницу взяли, не знаешь? — спросил он, стараясь выговаривать слова как можно четче.

— Нет… Не знаю, друг… Наверное, нет…

Потом подошли санитары…

— … позор! Вы идете на нас войной, вы бомбите наши города и убиваете наших детей. Война придет в ваши города, она коснется каждого из вас, как этого солдата. Вы присылаете убийц, чтобы убивать нас! Взгляните — то же самое ждет вас, всех ваших детей, если вы не одумаетесь и не прекратите наступление на земли Ислама…